С видом на Париж, или Попытка детектива - Страница 16

— После разговора в Амстердаме я все время об этом думаю… что, мол, детектив не могу написать и все такое прочее. А эта рядом такая тяжелая, неподвижная, и нос ледяной.

— Фарфоровый. Знаешь, каких отличных кукол делают в Бельгии? Константин ночью нам их всех показал. У Эрика их целая кладовка. Хочешь, и тебе покажем?

— Нет.

Константин принес мне горячий кофе и внимательно следил, как я, обжигаясь, пытаюсь сделать глоток побольше.

— Ну как, вам лучше? — спросил он, когда я протянула пустую чашку.

— Хуже быть по определению не может. Утром вы мне будете час, нет… полтора наговаривать в диктофон. Про Брюгге. И про Мемлинга… для путевых заметок, — обожженный язык мой работал плохо, и фразы вылетали по кускам.

Конец ночи я провела в одной кровати с Алисой. Наутро меня спросили:

— Ну как ты?

— Если честно, то мой ночной испуг ни в какое сравнение не идет с ужасом от потери сумки.

— Что же ты визжала? В музее небось молчала, как рыба.

— Здесь был испуг мнимый, а там от реального кошмара у меня голос отнялся. Девочки, ведь в той сумке все было: и паспорт, и деньги, прошлое и будущее…

— Опять заладила. Хватит! Поезд ушел. Все счастливы.

— Манька, какой же ты все-таки совок!

К слову сказать, Константин сдержал обещание. Он оживил Брюгге, он воспел хвалу Мемлингу. Кто бы мог подумать, что этот любитель клюковки на спирту мог говорить таким высоким слогом? Начал он традиционно: «Нидерланды — это низкие земли. Название Фландрия происходит от слова “vlieden”, что значит бежать. Люди спасались от наводнения бегством, и образовалось “прибежище”.

Основание города относят к VII веку. Основателем династии фламандских графов был отважный, коварный и жестокий Болдуин I Железная Рука. Болдуин воевал за земли с норманнами, но не брезговал собирать землицу и другими средствами. Он похитил у короля Карла Лысого его дочь Юдифь, и границы Фландрии расширились за счет владений французской принцессы. Сын Юдифи Болдуин II уже называл себя Каролингом».

Словом, это была целая лекция, которую можно будет вставить в путевые заметки целиком. Этим я потом займусь, дома. Только несколько слов о Мемлинге. Существует прекрасная легенда. После битвы при Нанси в брюггийский госпиталь Святого Иоанна попал раненый юноша — воин Карла Смелого. Монашки-урсулинки его выходили, и в благодарность монастырю он написал ряд картин и известную раку святой Урсулы. Легенда прекрасна и поэтична, но реальность, по-моему, не хуже: Мемлинг был сыном бюргера, сам был бюргером, а по совместительству стал великим художником.

Когда мы уходили, чтобы предпринять еще один бросок по городу, Константин сказал:

— В монастыре Святого Иоанна попросите увеличительные линзы. Тогда рака святой Урсулы оживет. Вы увидите подлинный средневековый мир.

— У нас на все музеи три часа, — сказала Алиса. — Сегодня вечером мы должны быть в Пализо под Парижем.

— Тогда я пойду с вами, — сказал этот удивительный искусствовед. — Нельзя пускать путешествие по Брюгге на самотек. Вы должны увидеть главное.

7

— Ну и что ты хотел? — спросил Второй у Первого, когда «ситроен» остановился у обочины.

— Ждать их будем. Не смогут же они все время прятаться за рефрижератор.

— Да они уж свернули давно.

— Нет, они едут в Париж. Это я понял. Слово «Париж» у них шипит, как муха в стакане.

Первый, блондин с чугунными плечами, по прозвищу Крот — в миру Пьер Марсе — сидел положив руки на руль и, полузакрыв глаза, смотрел перед собой. Второй, тот, что в жилетке с карманами, похожий в профиль на грустную плешивую птицу, назовем его Шик, беспрерывно курил, кашлял, вертелся и вообще излишне суетился. Не успеет сигарета догореть, он уже ее тушит, опять лезет в карман жилетки в поисках зажигалки, опять закуривает, соря вокруг пеплом. Суета эта несказанно раздражала Пьера, но он делал вид, что не замечает нервного любопытства соседа.

— Я не это хотел спросить, — опять подал голос Шик. — Что ты хотел делать с этими тетками в «опеле»? Аварию устроить?

— Ничего не хотел. Просто мне все это очень не нравится.

— Еще бы, — сказал Шик, с яростью уминая сигарету в пепельнице. — Я до сих пор в себя прийти не могу.

Ему очень хотелось задать Кроту вопрос по существу, но он знал, что не получит на него ответа. Пьер Марсе был человеком серьезным и зря словами не сорил. Главное, как понял Шик, запись в чужом диктофоне тоже была для Пьера полной неожиданностью. Сидели себе в кафе, пили пиво, ждали этого недоноска и стервятника Додо. По всем расчетам, стервятник должен уже быть на месте. Разговор был обычный.

— Слушай, — спросил тогда Пьер, — а почему у Додо кличка такая — Ситцевый?

— Дешевка он.

— Нет, а серьезно?

— Говорят, эту кличку Додо сам себе сочинил. Пират был такой — Ситцевый Джек. Очень удачливый человек. Все ему сходило с рук. Но попался. Последние его слова его на эшафоте были: «Я раскаиваюсь».

— Чтоб Ситцевый Додо в чем-то раскаивался! Никогда не поверю. Додо не пират, он мелкий жулик. Но упрямый, как черт.

— Ситцевый Додо — кремень, — подтвердил Шик. — Просто так он не уступит. Но можно припугнуть. Только что-то он не торопится.

— Может, в аварию попал, — хохотнул Пьер.

— Об этом можно только мечтать. Но такие в аварию не попадают.

Еще взяли пива, помолчали. И вдруг на все кафе зазвучал голос Крота: «Все о’кей. Шесть штук. Цифра шесть всегда была моим талисманом». Шик посмотрел на Пьера, мол, что это он так громко орет, и понял, что тот молчит, оглянулся назад и ест глазами женскую компанию, что сидит через стол.