С видом на Париж, или Попытка детектива - Страница 5

Но мы не злились, мы хохотали. Весь страх перед заграницей, всю торжественность, предшествующую входу в этот храм, я растеряла по дороге. Здесь мы взяли другой тон, темп, в нашем лексиконе появились словечки, которые мы в обыденной жизни употребляли крайне редко. Словом, мы очень сильно помолодели, и когда наконец нашли нашего петербуржца, то принялись наперебой с ним кокетничать. Даже я забыла о такой преграде, как возраст. Мои подружки моложе меня одна на восемь, другая на семь лет. Но отсчитывать разницу от такой вершины, как мой возраст, им не на пользу, поэтому умолчим.

Физика звали Артур. Большой, толстый, рыхлый, с огромной плешью на макушке и вечно спущенным под живот ремнем — он был очаровательным. Его не портили ни плохие зубы, ни очки с толстыми стеклами, он был добр и остроумен. А может, биополе? Я, признаться, в такие штуки не очень верю, но своей шкурой ощущаю — есть люди, с которыми в одной комнате находиться тяжело, через пять минут общения сидишь как выжатый лимон и ненавидишь весь этот чертов мир. О таких говорят, мол, энергию на себя тянет, как одеяло. Артур не тянул, он сам излучал, а поскольку источник этой энергии был огромен, то на всех хватало. Он дружил со всей русской Голландией, со всей Бельгией, а главная трудность его жизни состояла в том, что в Петербурге осталась красавица жена, которая ни под каким видом не хотела менять работу на радио дома на безделье в Амстердаме. И все еще влюбленный в жену Артур мотался между двух городов: неделю дома, потом опять три месяца в Голландии, потом опять в Петербург. С точки зрения советского обывателя — рай, а не жизнь. Но в чужой руке ломоть всегда толще. Поверьте, у наших соотечественниках в Европах и Америках тоже много проблем, но об этом после.

Возраст Артура поставил вразрез его петербуржскую галантность и наше легкомысленное поведение. Его подмывало обращаться ко мне по имени-отчеству, но он понимал, что делать этого нельзя. Называть меня Марией Петровной в нашей молодящейся компании — это подчеркивать мой возраст и отнимать право быть такой же беспечной, как мои подруги. Как всегда, Артур нашелся, сказав, что отчество за границей не принято, но стал называть меня не Машей, а Марьей, как бы подчеркивая его ко мне уважение. Марьей стали меня называть и подруги, ерничая.

Артур стал моим наставником в работе с диктофоном. Выяснилось, что Ангелина подарила мне не абы что, а вещь. У этой черной штучки имелась такая комбинация клавиш, что он сам включался на голос и сам выключался, если речь прекращалась. Мне такие тонкости были ни к чему, главное — не запутаться бы в кнопках. Вот так — записывать, так выключать, так — перематывать, знать больше я не хотела. Большие знания рождают большую печаль, а я хотела только радоваться.

Теперь будем озвучивать мир. Я еще не знала, подружусь ли я с диктофоном. Раньше бытовала такая процедура, как пытка слайдами. Придешь в гости, а тебя сразу — цап! Кусок до рта донести не дадут, разговоры прервут на самом интересном месте, и вот уже в комнате темнота, а на домашнем экране какие-то незнакомые тетки и дядьки среди экзотики. «Вот это я… это Настя у водопада… ха-ха-ха, это Настя у собора, это я, это опять я с группой около башни…» Непереносимо! Слайды интересны только тому, кто принимает в их создании непосредственное участие.

Но и в фотографы я не годилась. Если ты видишь мир через объектив, то он необычайно сужается. Как будто шоры надели на глаза. Ты уже не видишь просто площадь или горы, а все время выискиваешь нужную точку для грамотной фотографии, предвкушая, как потом будешь мучить гостей: «Это я у ручья, это наша компания на пароме, это мы у памятника…» — «Кому памятник-то?» А шут его знает, мало ли кому… Жопагану Жопагановичу Жопаганову — был такой сельскохозяйственный герой, сама по радио слышала.

Уже на следующий день я поняла, что диктофон мне пришелся. Он был по руке, не тяжелый, не легкий, говорить в него можно было почти шепотом, он честно записывал мой голос, охи-вздохи, кашель и шумные затяжки во время курения. Потом я часто ловила себя на том, что бормочу в диктофон почти без остановки. Слушая запись, я краснела от стыда. Записанное было настолько бесцветно и неинтересно, что я предпринимала попытки все стереть и наговорить заново, но подруги останавливали:

— Оставь. Дома в Москве все будет интересно. Пиши дальше. Что у тебя, кассет мало?

3

У меня не было с собой путеводителя по Амстердаму, поэтому я могу предоставить читателю только домашние заготовки. Итак, столица Голландии стоит на ста островах, образованных реками Амстель, Эй, морем и множеством каналов. Город возник в XIII веке, и основали его не римляне, как все в Европе, а амстельские владетели. Сейчас в Европе, куда ни сунься, все путеводители безапелляционно заявляют, что данный город возник на остатках римского гарнизона. Хорошо хоть Москва и Петербург избежали этой участи.

Старый город построен на сваях. Лучшие районы называются, да позволит мне читатель упомянуть их, Эйнгель, Кайзерсграх и Принценграх. Еще в Амстердаме есть Мюйденские и Гальфвегенские шлюзы, а также крепости Наарден, Весп, Ниеверслуйс… Все эти непроговариваемые названия почерпнуты из Брокгауза и Эфрона. Я понимаю, что без них можно было обойтись, но мне кажется, что они имеют вкус и запах, в самом сочетании букв угадывается зрительный ряд, который поможет нашей русской душе почувствовать загадочность этого города.

Теперь я брожу неведомо где, может, по Эйнгелю, но не исключено, что по Кайзерсграху, и без остановки мурлычу в диктофон. Вот образцы моих записей: «Амстердам очень красив и странен. Он ни на что не похож, ни на один из великих городов мира. Понимаете, для его строительства, в отличие от Мадрида, Парижа и самого Рима, использовался другой набор конструктора “Лего”. Итальянцы исповедуют в архитектуре линию, французы — величественность, фламандцы — уют».