С видом на Париж, или Попытка детектива - Страница 56

Марья Петровна с пиццей в руке и с открытым ртом смотрела на происходящее в немом изумлении.

— Куда это я пойду? Я и дороги отсюда не найду. Вы обещали меня отвезти в центр Парижа. Так везите!

— Не валяйте дурака! Уходите! Вам нельзя здесь оставаться. Вас действительно могут убить, — от волнения Кривцов перешел на «вы», ему казалось, что Марья Петровна так скорее ему поверит.

— Глупости…

— Через час здесь будет другой человек. Кличка его Крот. Но по праву его следовало назвать Крутым. Вы ведь его видели в кафе? Не советую встречаться с ним еще раз. Вы, моя дорогая, слишком много знаете.

— Так я что — могу идти? — она стала рыться в сумке, потом в карманах. — Вы хотя бы дадите деньги на такси?

— Уйдете вы, наконец!

Кривцов был целиком поглощен разговором, и еще он совершенно взмок от волнения. Вроде не было у него такой привычки — потеть некстати, а тут он прямо ощущал, как вода течет по лбу, застилая глаза. Он уговаривал Марью бежать, сходил с ума от ее медлительности, промокал платком потный лоб и затылок, то есть меньше всего обращал внимание на Шика. А зря. Ему следовало быть осмотрительнее. Не каждый художник умеет вязать крепкие узлы, и Кривцов был тому иллюстрацией. Раскачивая старый стул, Шику удалось ослабить веревки и освободить одну руку — левую. Пьеровский пистолет, который он сам спрятал в ящике теткиного буфета, теперь лежал у него в кармане.

— Назад! — истерически крикнул он.

Марья Петровна оглянулась и обомлела. На нее смотрело пистолетное дуло. Как в кино… ну совсем как в дурацких боевиках, которыми под завязку напичкан московский телевизор. Боже мой, какая пошлость! Испугайте меня! Но смеяться ей сейчас не хотелось, ей было страшно.

Кривцова вид пистолета тоже поразил до крайности, но состояние шока длилось секунду. Через мгновение он уже бросился вперед. Профессионал знает, что делать этого было нельзя, под прицелом должно вести себя тихо. Но меньше всего в эту минуту Кривцов думал о подобных мелочах. Злость на Шика была столь велика, что сиди этот дурак хоть в танке, он бросился бы с голыми руками на броню. Вот здесь пушка и выплюнула свой снаряд.

Потом Шик будет говорить следователю, что не собирался никого убивать, что пистолет выстрелил от кривцовского удара по руке. «И учтите, я не левша, а рука-то левая! У левой руки совсем другая реакция!» А спустя полчаса в том же кабинете Кривцов будет пытаться найти во французском языке синоним русского «достал он меня»: «Ведь сладу с ним никакого не было. Фонтан энергии, вы понимаете, и вся энергия направлена против здравого смысла. А теперь что руками махать? Что сделано, то сделано».

Марья Петровна вскрикнула, осела как-то нелепо и повалилась набок. Кривцов слышал ее крик, но не мог сразу бросить свою жертву. Главным сейчас было обезоружить Шика. Это он и сделал. Как только пистолет очутился у него в кармане, он бросился к Марье Петровне. Она сидела на полу, прижав обе руки к бедру, и с ужасом смотрела, как набухает кровью ткань юбки.

— Ты ранена?

— О-о-й…

— Больно?

— Не знаю еще…

Кривцов попытался добраться до раны.

— Ты мне под юбку-то не лезь.

— Так перевязать надо.

— Я и перевяжу. Дай полотенце. Ну вот, уже больно. Господи, как же больно! Уберите же руки! Оставьте меня в покое! Занимайтесь этим своим хлюпиком.

Привязанный к стулу Шик в этот момент как бы отключился от происходящего. Весь день переживал, бегал, суетился, как мошкара в летний день, что перед глазами туда-сюда… И вдруг тишина. Он понял — страх перед Кротом пропал, и это принесло огромное облегчение. Он вправе сказать, что даже вырос в собственных глазах. Убил не убил, что мелочиться? Ему приказали ликвидировать заложницу, и он предпринял для этого все возможное.

Каждый был настолько занят мыслями, что никто не обратил внимания, как наверху грохнула с силой открытая дверь. Опомнились они только тогда, когда из смотрового окошка громыхнул голос. Очевидно, кричали в рупор. Марье Петровне показалось, что небеса разверзлись, и она подумала — как глупо, что Бог разговаривает с ней по-французски. А Кривцов вдруг сел рядом с ней на пол и, словно забыв о ее присутствии, закрыл лицо руками.

— Что они кричат? — Марья Петровна дернула его за рукав.

— Это полиция.

Примечательно, что она не столько обрадовалась, сколько испугалась появления стражей закона и спросила нервно:

— А что они от нас хотят?

— Чтоб выходили поодиночке. И слава богу. Господи, как я устал. Как я смертельно устал.

— Я не могу поодиночке, — подала голос Марья Петровна. — Вы должны выволочь меня отсюда. Да осторожнее, черт побери! Боль адская.

— Я лучше сбегаю наверх и попрошу носилки.

— Чтоб они тебя пристрелили? Тащи, тебе говорят.

Привязанный к стулу Шик был неподвижен, как мумия. Теперь главное не трепыхаться, не ослаблять веревки. Пусть полиция найдет его именно в таком виде. В конце концов, он только оборонялся. А можно будет и покруче дело повернуть. Пистолет-то у Кривцова. У кого пистолет, тот и стрелял. Эти суетливые мысли были спасительны для Шика. Не будь их, он бы, наверное, плакал, как в детстве, когда был несправедливо наказан.

26

В Москве осень. Я живу на окраине города, и пейзаж с высоты пятого этажа, можно сказать, сельский. Окно выходит на лужайку, испещренную тропинками, рядом живописными группами стоят деревья. Красивей, чем осень в Москве, может быть только осень в Канаде. Недаром символом этого государства стал кленовый лист. Вид из моего окна истинно канадский. Клены ржавые, красные, багряные, осеннее небо не голубое, а насыщенно-синее. И на этом фоне черные птицы. Они уже собираются в стаи, бестолково кружат, кричат, а потом вдруг разлетаются в разные стороны и облепляют деревья и телевизионные антенны.