С видом на Париж, или Попытка детектива - Страница 90

— Нель, тебя к телефону! — раздалось из коридора.

— Это вы? Да, нас разъединили. Да, я понимаю… я ничего такого не думаю. Вам нужен Апокалипсис? Сейчас я вам его принесу. Не надо к подъезду! Ждите у метро. Да, у кольцевой, где киоски.

Где тут Откровение? Все ли в нем страницы? «…И луна сделалась как кровь, и звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись, как свиток…» Глаза сами поймали эти строчки, и Нинель Саввишна, с трудом перестраиваясь и подчиняясь великой и таинственной мелодии великой книги, прошептала: «Как красиво! Умели страшно писать в старину».

Она бежала через сквер и, как заклинание, твердила: «Ничего, скоро будет Новый год. Всюду будут елки, а по телевизору веселая программа. Надо уметь радоваться простым вещам».

Представьте себе зимний сквер, засыпанный снегом по пояс фонарям, по подмышки — лозунгам на палках, крашенные желтой краской кирпичные дома, одинокую белую собаку с черным пятном на спине. На выходе из сквера силы природы и многомиллионные подошвы образовали немыслимый бугристый каток. Только бы не грохнуться! Куда бегу, куда тороплюсь, если сзади тупик, обочь желтые кирпичные дома, а впереди туман и годы, за которыми старость.

— Нинель Саввишна, не торопитесь. Скользко ведь…

— Здрасте, Сергей Петрович, давно не виделись… Вот вам книга.

— Принесли?

Показалось ей, или впрямь у него дрогнул голос?

— Это моя собственная Библия, вернее, моего деда. Здесь нет начала и в конце недостает страниц. Ее надо переплести.

— Я переплету.

— Ничего не надо переплетать. Это я сделаю сама. Апокалипсис в самом конце. И еще… смоковница — это дерево, инжир.

— Я пойму, — он выхватил завернутую в газету Библию из ее рук, потом полез в карман и протянул ей пакетик в целлофане.

— Это еще что?

— Паспорт. Вас проводить?

— Ни в коем случае. Идите домой. И зачем мне ваш паспорт? Как вам не стыдно. В самом деле, кто же дает Библию под паспорт?

Но Воронца уже не было. Он умел удивительно быстро исчезать, подчиняясь ей беспрекословно. Вот только паспорт назад не взял. И вовсе не ухаживал он за ней, не флиртовал и не волочился, странный человек. Неужели он и впрямь вот так, обыденно, как есть и пить, ищет смысл жизни?

А может, он и в торговцы пошел, чтобы его не унижали? Он ведь очень неглуп, этот Воронец! Не унижали очередями, зависимостью, бедностью и всякой прочей дрянью, из которой состоит наша маленькая, подневольная и такая короткая жизнь.

— Дэвушка… извини, дамочка! — раздалось из киоска.

Так и есть, они, мафиози. Восточный человек в меховой шапке, с синими от холода губами и горящим взором закружился вкруг нее веселым чертом.

— Купи цветок! Оч-чен недорого!

— Нет, нет. Не надо.

Шла четвертая зима бескровной революции, и, словно справляя тризну по ушедшему и даром прожитому времени, Москва засветилась свечами. Гвоздики ставили в стеклянные кубические емкости, и свеча слабым теплом согревала тяжелые букеты.

Мафиози не настаивал, слегка пританцовывая, он вернулся к своим кровавым упрятанным под стекло плантациям.

Осторожно, стараясь не упасть, ступая на полную ступню и чуть приседая для устойчивости, Нинель Саввишна побрела к дому, но оглянулась и замерла, привалившись к дереву. Мерцание кровавых цветов завораживало. Боже мой, как красиво! Как тревожно! Снег шел хлопьями, таял на стеклянных стенках, свечи горели без движения, без треска.

1995 г.

Про добро

«Ничто так не красиво и чудесно, ничто так не постоянно, и свежо, и удивительно, так полно сладкого и бесконечного упоения и восторга, как добро, — пишет французская писательница Симона Вайль. — И ничто так не скучно, однообразно, и безобразно, и безотрадно, как зло». И тут же замечает с грустью, что в литературе все не так, то есть прямо наоборот: «Вымышленное добро скучно и вяло, а вымышленное зло разнообразно и занимательно, привлекательно, полно очарования».

Чистая правда! Сейчас люди на жестокости и подлости очень хорошие деньги делают, как в жизни, так и в литературе, потому что все это «разнообразно и полно очарования». Я не про бандитов, с них какой спрос? Я про высоколобых — сценаристов, писателей, режиссеров, драматургов, редакторов, ну и так далее… Сидят люди над чистым листом бумаги и думают — какую бы еще гадость сочинить, чтоб уж совсем изуверски, чтоб такой ни у кого не было. Сейчас по второму каналу ТВ реклама во весь экран: «Десять всемирно известных предательств — многосерийный фильм!»

Наверное, у авторов где-то в голове теплится здоровая мысль, мол, с помощью мною изученной и описанной подлости обыватель сможет познакомиться со всемирной историей. Не исключено, что это именно так. Но ведь это ужасно, господа! Дальше, чтобы обставить конкурентов, можно будет показать 10 случаев людоедства, десять всемирно известных случаев суицида. А пытки — как соблазнительно, пиши не хочу. Соседка говорит: «Антихрист к нам долго шел и наконец добрался».

Недавно я с подругой ходила на балет «Дон Кихот». Танцевали великолепно, декорации чудные, музыка, как шампанское на Новый год, так и брызжет. Рядом сидели бабушка с внучкой, на вид лет шесть, эдакий одуванчик в джинсах. Девочка очень внимательно смотрела на сцену, но время от времени как-то вжималась в кресло и тянулась к бабушкиному уху с вопросами: «А она кто? Эта, на одной ноге вертится… А он кто? Ну, в сиреневом? Сейчас он ее убьет?» Этот вопрос: «Сейчас он ее убьет?» — звучал все первое отделение. Потом они ушли.