Мы вышли из музея и сели на лавочке в тени старого, с огромным дуплом каштана. Алиса задерживалась. Как красиво было вокруг! Я постеснялась вытащить диктофон, а стоило бы рассказать про старый каменный колодец, водостоки с чудовищными мордами и прокопченные высокие трубы на крутой кровле. И тут Виктор Иванович повел недозволенные речи. Оказывается, он любит женщин, украшенных не только красотой, но и опытом. Пока они юны, с ними совершенно не о чем говорить. Но женщина, «земную жизнь прошедшая до половины», а также еще чуть-чуть в том же направлении, то есть в сторону своей осени, виделась ему истинно прекрасной. Он, оказывается, без ума от Анук Эме, Жанны Моро и Марлен Дитрих, причем именно в последнюю пору их жизни.
Виктор Иванович называл имена звезд и тут же жестом, улыбкой подчеркивал, что проводит параллель между мной и ими. Если бы я в этот момент твердо стояла на земле, то непременно вспомнила бы, как выгляжу со стороны.
Между мной и Марлен Дитрих столько же общего, как между единорогом и колхозной буренкой. Но я тогда не стояла на ногах, я парила, а потому насторожилась только из-за того, что Виктор Иванович явно указывает на разницу в нашем возрасте. И не важно, что это разница имеет для него положительное значение. Мне она виделась с отрицательным знаком.
А я-то, дурища, размечталась, что он воспринимает меня как ровесницу. Ну, положим, ему сорок семь… может быть, даже сорок восемь, просто хорошо сохранился. В последнем случае между нами всего семь лет разницы.
После Клюни он стал звать нас в ресторан, но мы категорически отказались. Во-первых, нам надо было найти некую улицу, где имеется особое место на мостовой (там лежала специальная плита), где был убит Генрих Наваррский, потом мы рассчитывали посетить площадь Вогезов, а там пора и домой, у нас Галка одна.
Он не стал настаивать. Очевидно, к Генриху IV Наваррскому Виктор Иванович не испытывал сильных чувств. Сошлись на том, что мы непременно увидимся завтра. Чтобы закрепить наши отношения и не потеряться, мы дали ему наш телефон в Пализо.
По дороге домой я сказала:
— А правильно, что мы не пошли в ресторан. Завтра Галка поправится, и двинем все вместе.
Алиса только покосилась на меня и промолчала. Правильно покосилась. Алиса понимала, что Галка мне без боя Виктора Ивановича не уступит, а уж если подруга начнет баррикады городить, то победа точно будет за ней.
Оттого-то я и считала цифры в ночи, глядя на освещенное фонарем окно.
Маша попросила меня написать эту главу, что я и делаю. Маше грех не помочь. Вдруг у нее действительно что-то получится и она издаст свои путевые заметки? Она у нас натура романтическая, поэтическая и уж, конечно, заслужила, чтобы жизнь ей подарила штучную радость. Жизнь у нее была, как принято говорить в таких случаях, непростой, муж бесконечно болел, она с ним возилась, лечила, возила по санаториям. Что она только не делала, чтобы он был здоров! Не получилось у него, силенок не хватило.
Теперь она вдова, уж семь лет как вдова, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но судьба дала ей легкий характер. Поэтому в тех случаях, когда другие локти кусают и на стену лезут, она остается спокойной, вполне разумно рассуждая, мол, не всем же быть богатыми и безоблачно счастливыми! Маша начисто лишена зависти, поэтому умеет радоваться таким вещам, которые прочие считают за безделицу, как то солнце и дождь, весна и лето, хорошая книга и не до конца испорченное здоровье.
С Галкой проще, у Галки все о’кей. У нее муж богатый и удачливый. Но ведь и счастливые люди в Париж хотят, поэтому я Галку и пригласила. Кто же знал, что Париж в буквальном смысле ударит ее по голове?
Маша попросила меня сказать несколько слов о себе самой. Она говорит, что в ее путевых заметках необходимо так дать мой характер, чтобы он был живым и выпуклым. Попытаюсь помочь ей с полной искренностью, боюсь только, что для «выпуклости» у меня мало исходного материала. В книгах только отрицательные герои получаются яркими, а положительные по большей части невыразимо скучны. А я явно положительный герой: физик, школу кончила с медалью, теперь занимаюсь нелинейной лазерной спектроскопией.
Материал на докторскую накопила давно, но все нет времени сесть и написать. Я замужем. Брак наш можно было бы назвать счастливым, если бы мы с мужем почаще виделись. Последние три года мы все время в разлуке. Темы нашей работы никак не пересекаются, я коротаю дни в Дюссельдорфе, он — в Сиэтле. Может быть, в августе встретимся на пару недель на даче у мамы под Загорском.
Детей у нас нет, но я всю жизнь воспитывала племянницу Любочку, сейчас она уже взрослая и учится в Московском университете.
К недостаткам своим отношу, во-первых, занудство. Обычно я планирую жизнь на месяц вперед, и отклонение от графика меня несказанно огорчает. Во-вторых, я, в отличие от Маши и Галки, совершенно лишена авантюрной жилки. Впрочем, это тоже относится к разряду занудства. Еще у меня нет многих женских достоинств: я не умею вышивать, вязать, создавать уют, подшить юбку для меня проблема. Ладно, хватит. Кажется Ларошфуко говорил, что нет у человека большего удовольствия, чем разглагольствовать о себе самом (за точность цитаты не ручаюсь).
Переходим к сути вопроса. Итак, на следующий день в два часа дня, как было условлено, мы с Машей направились на Монмартр. Галка вечером расхаживала по дому как здоровая, а потому тоже собиралась с нами поехать, но утром вдруг загрустила и стала жаловаться на головную боль. И вообще: «Как я покажусь вашему Виктору Ивановичу? Вы посмотрите, на кого я похожа! Мне Париж пока не по силам». Если Галину начал интересовать собственный вид, значит, дело пошло на поправку. «Завтра, все завтра, — сказала она, — перенесите еще на один день ресторан». Кстати скажу, из-за Галкиной травмы мы решили продлить наше пребывание в Париже на два дня.