С видом на Париж, или Попытка детектива - Страница 45

Только в вагоне я поняла, что Маша принарядилась. Более того, она подвела глаза и прошлась по лицу каким-то Галкиным снадобьем, которое смягчает кожу и разглаживает морщины. Понятное дело, в Маше ожила женщина. Кто бы мог подумать? По дороге она, заглядывая в путеводитель, шепотом наговорила что-то в диктофон, потом отдала его мне, заявив, что бормочет откровенную чушь, что у нее нет настроения работать, а потому пусть диктофон отдохнет в моей сумке. «Но на Монмартре запишешь все, что знаешь», — добавила она строго.

Встреча с Виктором Ивановичем была назначена у подножья Монмартра около известного всему миру Мулен Руж, где и по сию пору сцена сотрясается от французского канкана. Понятно, мы не собирались заходить в ресторан, у нас на это не было ни денег, ни времени, но, назначая здесь место встречи, наш новый знакомец словно подчеркивал, что не чужд ночных развлечений и нас готов приручить. Если бы Маша назначала ему свидание, она бы непременно выбрала какой-нибудь собор, памятник или могилу. А вообще-то мне неприятно, что нам, словно девчонкам, назначают место встречи в этом развеселом квартале. Но Маша была на все согласна. Позови нас Виктор Иванович в какой-нибудь низкопробный кабак, она бы не удивилась, более того, обрадовалась бы — какой ценный материал для книги!

Виктор Иванович был уже на месте: тот же сиреневого оттенка пиджак, та же улыбка искусителя и ангела. В руке он держал три букетика душистого горошка, которые он нам церемонно вручил.

— Я ждал, что вы будете втроем. Где же ваша подруга?

— Она еще недостаточно хорошо себя чувствует, — поторопилась объяснить Маша.

— Ну что ж… — он посмотрел на оставшийся букетик, потом разделил его на две части. Надо отдать должное его воспитанности. Если бы в свое время Парис поступил так же с яблоком (правда, на три части делить сложнее), то не было бы Троянской войны.

Маша вела себя с Виктором Ивановичем как со старым знакомым, минуты не прошло, а они уже стали что-то горячо обсуждать. При этом он почти шептал ей на ухо. Не исключено, что он посвящал ее в тайны площади Пигаль и технологию стриптиза. А она только охает: какие ценные сведения, так и просятся на страницу! Ладно, о чем хотят, о том пусть и беседуют. Мой собеседник сегодня — диктофон, я Маше обещала.

Святое место Парижа — Монмартр, или холм мучеников. Если Маша уже говорила об этом, то повторюсь. В III веке вместе с Сен-Дени там казнили первых христиан. Потом Карл VI для своей жены Аделаиды построил на холме женское аббатство и церковь Сен-Пьер. Я никогда в этой церкви не была, может, сегодня заглянем. Монмартр — это прибежище художников. Все знают оперетту «Фиалка Монмартра», либретто ее можно считать документальным. У подножья Монмартра жили очень известные живописцы. Перечислять их имена я не буду. Маша тут же пошла бы сыпать именами, она это обожает, а мне они просто в голову не приходят. В живописи Маша понимает больше меня и, честно говоря, больше меня ее любит.

Я на Монмартре уже третий раз. Вначале я была здесь с мужем, потом с кем-то с конференции. Я приехала в Париж в университет тоже в начале июня, солнце светило.

Говорят, что на Монмартр когда-то поднимался сам Наполеон. В то время холм стоял облепленный, словно опёнками, деревнями и виноградниками, никакой планировки не было в помине. Но как только на Монмартр вступила нога великого, земля эта стала свята для француза. По пути его следования разбили улицу с нежным названием Лепик. По ней мы и пошли.

Маша оглянулась, чтобы убедиться, работает ли диктофон. Все как велено, милая, что вижу, то и говорю. В устье улицы Лепик полно лавок. Прямо на улице стоят лотки со сладостями, печевом, фруктами, здесь же горы нежнейшего мяса, а также дары морей и рек. Полное впечатление, что всех этих омаров, крабов, лангустов, угрей и так далее только что отловили, оно все влажное, блестящее, все еще дышит, хоть и выставлено на солнце.

Вообще на парижских улицах на продажу выставляется самая неожиданная живность. Когда мы шли в Лувр, например, то попали на распродажу флоры и фауны садово-огородной жизни. В центре Парижа в двух шагах от Нотр-Дам бодро торговали кроликами, козами, петухами, курами, индюшками. Там же продавали рассаду помидоров и капусты, всевозможные цветы в ящиках, еще там были лимоны в кадках и розы величиной с детскую голову. Все это изобилие с толпой народа тянулось целый квартал.

И еще там были золотые и прочие рыбки. Маша прямо прилипла к аквариуму, бормоча на этот раз не в диктофон, а так, в воздух.

— Ты с ними разговариваешь?

— Я шепчу три желания, — сказала она. — Посмотри на этот экземпляр с золотой чешуей. Ей все под силу. У меня есть разбитое корыто, но нет старика. Приходится общаться с этой рыбкой напрямую. Присоединяйся, если хочешь.

Я на всякий случай присоединилась. Машка может уговорить кого хочешь.

— У меня желания скромные, но глобальные, — сказала она. — Книжка, чтоб написалась и опубликовалась, это раз. Чтоб у сына все было хорошо, хотя бы с моей точки зрения, — это два. И еще есть три, которое не формулируется на словесном уровне. Что-то про белый пароход.

На улице Лепик тоже были аквариумы с рыбами, но золотой не было. У сома был мудрый вид, белесые очи его были проницательны, он явно предупреждал: «Тетки, вы поосторожнее с желаниями-то. А то их вам исполнят буквально, потом неприятностей не оберетесь».

Улица Лепик на радость туристам петляет, как горный ручей. В гору мы поднимались медленно. Маша боялась, что начнет задыхаться, поэтому останавливалась около каждой витрины. Там была выставлена в основном какая-то антикварная рухлядь и живопись, по-моему, низкопробная. Витрин было много, и поворотов много, и на каждом изгибе улочки мы «любовались прелестными видами», а Маша тем временем переводила дух.