С видом на Париж, или Попытка детектива - Страница 26


К оглавлению

26

— Сейчас и едем, — продолжал тарахтеть Шик. — Я сяду за руль машины этого, — он ткнул пальцем в мертвеца и тут же пояснил: — Не пешком же он к нам пришел! А ты поведешь нашу машину, чтоб было на чем сюда вернуться.

— Я не поеду. Водительские права у меня есть, получил, но ездить по Парижу — увольте!

— Дурень ты. Труп-то я повезу, а ты за мной след в след. А машину Додо я оставлю в Пализо на стоянке. Когда в это дело вмешается полиция, то будет очень кстати, что машина Додо под боком. Это же улика. Мол, заехал к шефу, а тот его и пришил. Да, чтоб не забыть. Перчатки заранее надень, чтоб не наследить. А то потом: «Ах, я так разнервничался, что забыл про отпечатки пальцев». А я, брат, помню.

Вся операция прошла на удивление спокойно. По части отмычек и вскрытия чужих квартир Шик был мастером. Труп Ситцевого аккуратненько втащили через окно. С дверью Шик колдовать не стал, фонарь над ней горел слишком яркий, а зачем привлекать клошаров, которые всюду шляются по ночам?

12

Умом Шик не блистал, это Кривцов сразу понял, как только этот плешивый, улыбчивый и скользкий человек согласился взять на себя руководство операцией. Даже кличка его говорила о легковесности натуры. Почему Шик-то? Потому что употреблял это словцо к месту и не к месту. Взгромоздил мертвого Додо на чужую белоснежную постель и тут же: «Шик! Красиво лежит, как невеста». Неуместно такое говорить, глупо. И потом, если ты хочешь, чтобы акулу Мэтра заподозрили в убийстве, то брось труп где-нибудь в кабинете или в прихожей. Не будет же убийца укладывать жертву в собственную постель! Но Шику похулиганить хотелось, поизгаляться. Ненадежный он человек, все дело может загубить. Так примерно размышлял Кривцов по дороге назад, но понять, насколько близки они к провалу, он смог только по возвращении в тайный загородный дом.

Крот, который Пьер, лежал спокойно, словно спал. Руки были теплыми, лоб сухим — и никаких признаков жизни. А полный беспечности Шик всего этого словно и не замечал. Его занимало содержимое целлофановых пакетов. Оказалось, что во время похода на чужую виллу он опорожнил холодильники Мэтра и теперь собирался поесть по-человечески. Какая еда в четыре часа утра! А у этого психа сна ни в одном глазу!

— Врача мы звать не будем, — говорил он, сервируя стол. — Ветчина… пожалуйста. Сыр — мой любимый сорт. Отличный десерт. А это что-то с креветками. Отлежится Пьер и получит свою долю. Ты какой коньяк пьешь?

— Армянский.

— И сколько у тебя с собой этих фляжек было? Ведь не одна? Сознайся.

— А тебе-то что до этого?

Кривцова ужасно раздражала беспечность напарника. Сейчас, казалось, самое время обсудить, что делать с товаром, а этот хлыщ только о жратве и думает.

— Армянский неплохой коньяк, согласен. Но против этого, — он указал на бутылку, — твой армянский ничто. Арманьяк! Шик! Его называют древней водой жизни. Все хорошие коньяки во Франции называются живой водой. Потому что лоза, как и все живое — человек, птица, улитка и так далее, имеет свой характер. Таково и вино. Арманьяк делают из октябрьского винограда. Лозу для него завезли в эти места еще древние римляне. Ух ты, как я об этом не подумал! — сказал он вдруг растерянно и замер, вытаращенными глазами уставившись на Кривцова.

— О чем ты не подумал?

— Как мы с товаром-то покончим? Путь-то, иными словами, способ, или, правильнее сказать, знания — все в этой голове, — он показал на Пьера.

Кривцов только плечами передернул, словно от озноба.

— Улицу, правда, я вычислил. Банчишко совсем маленький.

— Говори толком, я тебя не понимаю.

— А что тут понимать? Мы работали на Мэтра. Потом Пьер сам нашел клиента. Когда назвали товар, тот пообещал бешеные бабки. Пьер всю сумму не называл, но уж поверь — миллионы. Но в дороге случилась неувязочка, — и Шик довольно толково и очень подробно рассказал про происшествие в бельгийском кафе.

Кривцов велел дважды пересказать текст, записанный на чужой диктофон, потом сказал:

— А может, эти цифры — просто номер телефона.

— Нет, какой телефон? Там девять цифр. Это код сейфа, точно. Я с такими вещами уже встречался. Этот некто Пьеру распоряжение давал. А Пьер все цифры всегда держит в голове. А теперь мы концы потеряли. И что делать?

— Может, он бредить начнет и проговорится, — брякнул Кривцов и тут же понял, что сказал глупость.

— Крот-то? Не-ет, он и в бреду не проговорится, — откликнулся Шик. — Лечить его надо, вот что! Пока он не очухается, мы младенцы.

Врача вызвали утром, удалось все-таки вздремнуть на несколько часов. Врач был стар, хмур, немногословен. Он долго слушал пульс Пьера, оттягивал ему веко, пытался заглянуть в рот, потом сказал категорично:

— Больного надо госпитализировать, и немедленно. Он в коме.

— И сколько он проваляется… в этой коме?

— Если не умрет, то долго, если умрет, то мало, — философски заметил врач. — Что произошло? Как больной получил эту травму?

Далее начался театр одного актера.

— Он упал, — Шик стремительно пододвинул стул под косо висящую люстру с двумя рожками и одним плафоном, второй был разбит. — Вот сюда он встал, чтоб поменять лампочку, — для убедительности Шик взгромоздился на стул. — Но у того стула была гнилая ножка. Сами видите, какое вокруг старье. Я получил это в наследство от тетки.

— Да знал я вашу тетку, — устало сказал врач, явно намекая, что это знакомство не вызывает у него светлых воспоминаний.

Однако Шик очень обрадовался, что первая часть его рассказа подтверждена самой жизнью. То, что врач когда-то пользовал покойную тетку, словно подтверждало правоту и дальнейших слов: полез лампочку менять, оступился, а угол каминной доски сами видите какой.

26